Одна из самых интересных страниц российской дачной истории – это, конечно, загородная жизнь высоких номенклатурных начальников. Прямо под боком у простого народа, напрягавшего силы для индустриального рывка, развернулось целое дачное королевство. Его размах поражает воображение даже сегодняшнего искушенного читателя. В нашем материале раскрываем ранее скрытые подробности.
Когда появились шикарные дачи у высшего класса у советской партийной элиты?
«Наверное, в тридцатых годах?» – предположит хоть немного знакомый с историей ХХ века человек. И окажется неправ. Потому что первые партийные дачи появились еще в 1919 году. Именно в то самое время, когда голодные красноармейцы еще донашивали форму царской армии, обвязавшись любой алой тряпкой в знак своего красногвардейского отличия. Когда обряженные в кожанки чекисты совершали свои первые кровавые подвиги на ниве «красного террора». Когда в деревне царствовала продразверстка, а в городе хлебные карточки, — советская элита уже торопливо обживала брошенные подмосковные поместья.
В виде доказательства этого грустного факта можно привести слова дочери Сталина Светланы Аллилуевой:
«После революции, в 1919 году, появилась у них возможность воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами», — пишет Светлана в своих знаменитых «Двадцати письмах к другу». Дачи эти оказались очень удобны для партийных нужд – буквально в трех шагах от города, прекрасно оборудованные, с приусадебными участками в несколько гектаров. Не прошло и двух лет с революционно-очистительного порыва семнадцатого года, как на подмосковных дачах уже полностью восстановилось старое хозяйство – с огромным штатом обслуги (так стали называть прислугу для «приличности»), каминными залами, собственными прудами и пасеками.
Традицию заложил лично Владимир Ленин – 25 октября 1918 года он с женой и сестрой въехал в поместье Горки – бывший особняк помещика Рейнбота.
«Там», — с пролетарским отвращением писал советский журнал, — «все было утомляюще непривычно – изысканная мебель, ковры, люстры, на каждом шагу – венецианские зеркала в золоченых рамах». Но Ильич самоотверженно мучился в этой недружественной вождю революции обстановке, так и не приказав вынести на помойку приметы проклятого прошлого. Какое-то время он еще ставит в письмах к жене кавычки, говоря о «нашей» даче. А потом бросает и эту кокетливую привычку.
Царство напрокат
Главной особенностью советской номенклатурной дачи была полная казенная зависимость. Фактически чиновнику партии рабочих и крестьян не принадлежала ни земля (исчисляющаяся в десятках гектаров), ни каменные стены роскошного дома, ни черный ЗИС, с торопливым шорохом летящий к дачному поселку. В великолепии казенного дома личной собственностью функционера не являлись даже штаны – сшитые в спецателье, они в любой момент могли уйти «с конфискацией».
Кажется, номенклатура в каком-то искаженном смысле осуществила утопическую мечту коммунизма о коллективной собственности: партийной элите принадлежало все – и ничего одновременно.
Оторванность от обычного мира у номенклатуры была необычайной. В годы, когда мысль завести личную козу для прокорма клеймилась как постыдная и мелкособственническая, партийная элита имела огромные сады с псарнями, конюшнями, фазанами и цесарками. При этом торжественные рассказы о скромном, почти бедственном положении работников ЦК, не имеющих лишней копейки в кармане своих холщовых брюк, в общем-то, были вполне себе полуправдой. Деньги служащим высоких рангов были просто не нужны. В дачный поселок их привозил шофер. Дефицит стройматериалов был неведом – ведь дачу не приходилось строить. Ее требовалось лишь «подготовить», отдав соответствующий приказ.
До основанья, а затем…
Вообще быт номенклатуры тех лет поразительным и сатирическим образом напоминал быт дворянских гнезд – за вычетом риторики. Детей высших чинов Союза так же обучали гувернантки и бонны (по-пролетарски нехитро названные учителями и воспитателями). Доктор исторических и философских наук Михаил Восленский, автор «Номенклатуры» — переведенной на десяток языков книги о господствующем классе в СССР, пишет:
«Дочь заместителя Берия генерал-полковника Сумбатова-Топуридзе – утонченная Нелли, выросшая на правительственной даче под Баку, рассказывала мне, как гувернантки обучали ее иностранным языкам, музыке, бальным и театрально поставленным кавказским танцам».
Воспоминаниям Нелли Сумбатовой-Топуридзе вторит Светлана Аллилуева:
«…Конечно, это делалось с познавательной целью, вперемежку с занятиями, чтением, рисованием, разведением кроликов, ежей, ужей, и прочими детскими полезными забавами. Попеременно с Александром Ивановичем с нами проводила все дни, лето и зиму, воспитательница (тогда не принято было называть ее «гувернанткой») Наталия Константиновна, занимавшаяся с нами лепкой из глины, выпиливанием всяких игрушек из дерева, раскрашиванием и рисованием, и уж не знаю еще чем… Она же учила нас немецкому языку».
Трудолюбивая прислуга исправно снабжала семьи «своим» медом, соленьями, грибами и домашней птицей. Штат же этой прислуги был до ужаса раздут – помимо садовников, поваров и горничных большинству высших работников ЦК полагалась охрана из бесстрастных работников ГПУ. К тому же вся прислуга, от коменданта дачи до подавальщиц, должна была быть в состоянии постоянной боевой готовности – вдруг именно на эту дачу сегодня нагрянет временный, но весьма вольготно расположившийся владелец. Ведь дач у партийной верхушки часто бывало несколько – в разных местах Подмосковья, на берегах Черного моря и в заповедниках Крыма. Правда, такая роскошь высшего класса уже относилась не к сотням тружеников идеологического фронта, а всего к десяткам.
Все выше, и выше, и выше
И все же в те годы существовал некий, пусть и слабенький, моральный барьер на изобилие. К примеру, в Зубалове-2, на подмосковной даче Микояна уже в 1919 году были мраморные итальянские статуи, цветные витражи, оранжерея и теннисная площадка. Но все это досталось ему целиком, all inclusive – в таком виде оставили загородное жилье батумские нефтепромышленники Зубаловы, эмигрировавшие в тяжелые революционные годы за границу. Сам же Анастас Иванович золотых павлинов к реалиям своей дачи особенно не добавлял, удовлетворяясь уже существующими благами.
А вот в послевоенные годы номенклатурная элита Союза республик развернулась уже в полную ширь своих представлений о прекрасном. Неким обязательным дизайнерским дресс-кодом стали пятидесятиметровые холлы с камином, стеклянные потолки на огромных верандах, дубовый паркет, бесчисленное количество комнат. По свидетельству Бориса Ельцина обеденный стол на предоставленной ему в бытность кандидатом в члены Политбюро госдаче был длиной в десять метров; «в количестве туалетов и ванн я запутался», — честно сообщал первый президент России.
Да, финальные десятилетия советского эксперимента были ослепительно шикарными – у номенклатурной верхушки, разумеется. Генеральские «дачные участки» редко занимали меньше гектара, размеры дачи колебались в пределах 300-400 квадратных метров. А вот комнат в таких генеральских хоромах редко было более десяти – то есть, как и полагается в приличном обществе, незанятое спальнями и детскими комнатами пространство было отдано под столовые, кабинеты, библиотеки, летние террасы и зимние сады. Отличия от дворянского быта были уже чисто техническими: на дачных стройках трудились ровно те же молодые ребята призывного возраста, что и столетием раньше, только назывались они уже не «крестьянские дети», а, допустим, «солдаты-срочники».
Впрочем, дачи генералов в сравнении с маршальскими не представляли собой ничего особенного и были вполне рядовым номенклатурным явлением. Маршалы жили в иных условиях – например, один титулованный воин, не переживший впоследствии волнительные дни ГКЧП, обитал на даче площадью более тысячи квадратных метров. Чтобы качественно представить себе эти размеры, можно взять за отправную единицу обычную советскую хрущевку в 42 квадратных метра. Поделив тысячу квадратов на хрущевский классический аскетизм, получим без нескольких метров 24 квартиры.
Другой военачальник, возглавлявший одно время Министерство обороны, жил на даче, площадь которой была уже более 1400 «квадратов». Если считать «в попугаях», то есть «в хрущевках», то это будет уже 33 полновесных советских квартиры. «Приусадебный участок» таких советских дворцов мог быть уже, скажем, 16 гектаров – именно такой «дачей» владел еще один одиозный деятель, ушедший с политической арены после 1991 года. 16 гектаров – это 1600 соток или примерно 266 участков по шесть соток – среднее садоводство.
Эпилог
Размеры дач советских функционеров, пропагандирующих аскетизм и отказ от мещанских накопительских ценностей, могли поразить среднее советское воображение вплоть до невроза. Например, один из заместителей министра обороны СССР вложил в переустройство и оборудование своей дачи 627 тысяч рублей советских денег – жалованье рядового Советской Армии за семь с половиной тысяч лет беспорочной службы.
Но все это архитектурное великолепие с бриллиантовыми брызгами не стоило обитателям ни единой копейки. Государственное – значит ничье. Деньги на строительство бесконечных шикарных дач щедрой пригоршней брались из бюджета. Казалось – не обеднеем.
«Уже через пару дней», — пишет Восленский в «Номенклатуре», рассказывая о своих случайных буднях в среде партийной элиты, — «вами овладевает чувство полной оторванности от реальной жизни».
А талант функционеров жить одновременно в России и на другой планете за прошедшие восемьдесят лет ничуть не поблек…
